Чернышевский–романист и литературные традиции. Л., 1989.
Научные работы Творчество
Монография писалась в 1986–87 гг. и опубликована в издательстве ЛГУ в 1989 г. к 100-летию со дня смерти Чернышевского. В следующем году по монографии мною была защищена докторская диссертация.
Исходной задачей монографии было установление жанровой специфики художественного творчества Чернышевского, и поэтому отдельные ее главы посвящены рассмотрению различных взаимоотношений творчества писателя с традициями мировой литературы в целом, западноевропейского романа нового времени в частности и учета Чернышевским русских литературных традиций.
В первой главе устанавливается универсальное значение принципа циклизации в художественной структуре всех беллетристических замыслов Чернышевского – от юношеских до самых поздних.
Вторая глава посвящена проблеме становления жанра «романа-цикла» и анализу структуры «Повестей в повести» (1863–64) в контексте традиции, восходящей к «Декамерону» Боккаччо, арабским сказкам «1001 ночь», творчеству немецкого романтика Э. Т. А. Гофмана и русской романтической «гофманианы».
Третья глава рассматривает жанровую специфику «Что делать?» как «учительного романа», сознательно ориентированного Чернышевским на традицию английского «романа с отступлениями» (Филдинг — Стерн — Теккерей) и прослеживаются с одной стороны приемы реминисцентных отсылок к этой традиции, с другой — причины, по которым эти отсылки не были восприняты и должным образом поняты современной Чернышевскому русской критикой и, по инерции, последующим литературоведением.
Четвертая глава также посвящена рассмотрению жанровой стилистики «Что делать?» в контексте традиции русского монографического романа о «герое времени». При этом рассматривается не только эволюция в русской литературе «лишнего человека», но также и «делового» человека (от гоголевского «подлеца-приобретателя» через гончаровских Адуевых (старшего и младшего) до Калиновича из «Тысячи душ» Писемского). Подробному текстуальному анализу подвергается малоисследованная дилогия Помяловского («Мещанское счастье», «Молотов»), а также парадоксально «тургеневский» по своей жанровой форме роман В. Слепцова «Трудное время».
В последней, пятой главе прослеживается влияние романа «Что делать?» на Достоевского и Л. Толстого. Причем я специально чуждался всяких широковещательных спекуляций на эту тему, но исходил из строго документированных фактов.
Что касается Достоевского, то здесь анализируется ситуативная взаимосвязь «Зимних заметок о летних впечатлениях» (февраль – март 1863), оборванных печатанием как раз в связи с публикацией в «Современнике» романа «Что делать?» и вторичного переосмысления Достоевским проблематики «Зимних заметок…» с учетом парадоксально-ёрнической авторской «маски» Чернышевского-романиста. Показывается, что в «Записках из подполья» (январь ‒ февраль 1864) Достоевский заново воспроизводит проблематику своих «Зимних заметок…», но уже путем создания столь же парадоксально-ёрнической «маски», у него принадлежащей герою-«автору», нравственному антагонисту действительного автора, высказывающему, однако, важнейшие для Достоевского мировоззренческие положения.
Что же касается Толстого, то на основании его писем за 1863–64 гг. прослеживается его стремление полемически отозваться на возмутивший его роман Чернышевского. Сначала он создает очень слабую (по оценке А. Н. Островского) пьесу («Зараженное семейство», зима 1863–1864), а затем в его сознании внезапной вспышкой новая возможность воплощения издавна зревшего и все не удававшегося замысла романа о декабристах в новой литературной форме – в виде грандиозного цикла исторических романов-хроник. Толстой с энтузиазмом начинает писать и одновременно публиковать роман «1805 год», но на полпути обрывает его писание и публикацию и приходит к идее воплощения того же замысла в невиданной для всей европейской романистики новаторской форме «романа-эпопеи» (термин позднейший, сам Толстой затруднялся обозначить жанр своего нового замысла), которым отныне становится «Война и мир». Замечательно, что той исключительной свободе сочетания в новой «книге» Толстого «описаний» и «рассуждений» в русской литературе непосредственно предшествует именно и только роман Чернышевского «Что делать?».
В Заключении я осторожно (что вполне правомерно!) высказываю свое личное впечатление о том, что Чернышевский как литературный «экспериментатор» выглядит «авангардистом» задолго до возникновения авангардных литературных течений конца XIX – начала XX вв. Осмысление, проверку и исследование этого положения я дарю всем желающим. :-)